Евхаристия и Царство Божие

Божественная литургия — образ Царства Божьего, образ последних времен. Нет ничего более очевидного в православной литургии, чем это.

Странно, но наше богословие в недавнее время не придавало должногого значения эсхатологическому измерению евхаристии. Его основной интерес лежал больше в сфере отношения евхаристии с прошлым, нежели с последними временами, с Тайной вечерей и Голгофой. Возможно, мы все еще переживаем серьезное влияние периода «Вавилонского пленения» православного богословия, если процитировать приснопамятного о. Георгия Флоровского.

Западное богословие, как католическое, так и протестантское, действительно сосредоточилось на отношении евхаристии к Голгофе, поскольку на Западе — и это достигает своей высшей точки у Ансельма — квинтэссенция божественной икономии обнаруживается в жертве Христовой на кресте. Все исходит из этого, все к этому ведет. Царство — это то, что имеет отношение лишь к концу истории, но не к настоящему.

В западном богословии в целом воскресение Христово не более чем подтверждение спасительного дела креста. Самое главное совершилось в жертве на кресте. Кроме того, для западных христиан решающим и основополагающим моментом евхаристии является повторение «установительных слов» таинства: «Приимите, ядите, сие есть Тело Мое,..», а не призывание Святого Духа, Чье присутствие необходимо связано с наступлением «последних дней» (Деян 2:18).

Потому веками главным предметом пререканий между римо-католиками и протестантами на Западе был вопрос о том, является ли евхаристия повторением Голгофской жертвы или нет, а не о том, образ ли это последних времен. Православное богословие также запуталось в этом вопросе, особенно начиная с XVII века (см. православные «Исповедания» Петра Могилы, Кирилла Лукариса, Досифся Иерусалимского и т. д.), в результате чего связь евхаристии с последними временами недостаточно осознавалась.

Эта тенденция к забвению эсхатологической значимости евхаристии не заботила бы нас, если бы не приводила к горестным последствиям в том, как служится литургия, в формах церковного благочестия и во всей жизни Церкви. Поэтому сегодня необходимо подчеркивать и выводить на передний план нашего сознания связь между евхаристией и Царством. Явная в нашей литургии, эта связь может пропасть или утратить силу под тяжестью вопросов другого характера и других форм благочестия, в результате которых мы блуждаем под воздействием понятий, чуждых подлинной православной традиции. Часто думая, что защищаем православие, мы воспроизводим и развиваем идеи, чуждые его традиции.

БИБЛЕЙСКИЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА

Подтверждение эсхатологического характера Божественной евхаристии в Новом Завете не потребует значительных усилий. Описание Тайной вечери в Евангелиях уже ориентирует нас в направлении Царства Божьего. Двенадцать апостолов принимают участие в Вечере, предвосхищая Новый Израиль, поэтому евангелист Лука помещает в описание Тайной вечери слова Христа к Двенадцати: «Как Мой Отец завещал Мне Царство, так и Я завещаю Вам, что вы будете есть и пить за Моим столом в Моем Царстве и сидеть на престолах и судить двенадцать колен Израилевых» (Лк 22:29-30). Как мы позже увидим, этот отрывок очень важен для происхождения и формирования различных функций на евхаристии, и в Церкви вообще. Сейчас же отметим, что Тайная вечеря была эсхатологическим событием, нерасторжимо связанным с Царством Божьим.

В контексте сильного эсхатологического характера, который несет Тайная вечеря в Евангелиях, заповедь Христова своим ученикам «сие творите в мое воспоминание» не может не быть соотносимой с Царством Божьим.

Согласно наблюдениям известных богословов библеистов воспоминание, о котором говорит Господь, куда вернее относить к воспоминанию Христа пред престолом Божьим о Царствии, которое должно прийти. Другими словами, евхаристическое воспоминание — действительно воспоминание, предвосхищение, предвкушение и «преддарование» будущего Царства Христова. Как мы дальше увидим, Божественная литургия св. Иоанна Златоуста, которая служится в нашей Церкви, выражает это с предельной ясностью. Тогда воспоминание Тайной вечери, и в более широком смысле на евхаристии есть воспоминание не только прошедших событий, но и «будущих», т.е. Царства Божьего как кульминации и исполнения истории спасения.

Исторические корни евхаристии надо искать не только в Тайной вечери, но и в явлениях Христа в течение 40 дней после воскресения, что подтверждает эсхатологический характер евхаристии. В них мы видим преломление хлеба и затем воскресшего Христа, который вкушает его с учениками (Лк 24; Ин 21). Господствует атмосфера радости, ибо воскресение явило победу Господа и предвещает Царство Христа в истории. Не случайно в Книге Деяний св. евангелист Лука подчеркивает, что ранняя Церковь служила евхаристию «в радости сердца» (Деяи 2:46), Только воскресение и парусия могут утвердить или даже сделать необходимой такую атмосферу радости.

Откровение св. Иоанна, в основном, евхаристический текст, повлиявший на форму православной литургии, не только считает евхаристию образом Царства, чего-то, происходящего перед престолом Бога и Агнца; оно также заканчивается подчеркнутым обращением к ожиданию будущего времени:» И Дух и Жених говорят, «Прииди». И всякий, кто слышит, да скажет «Прииди»… Аминь. Прииди, Господи Иисусе!» (Откр 22:17,20).

Это живое ожидание последних времен исчезло из нашего евхаристического сознания. И хотя Книга Откровения недоступна по разным причинам членам наших евхаристических собраний, другой текст, не только в центре Божественной литургии, но на устах всех верующих внутри и вне литургии, должен строго напоминать нам об этом ожидании. Это молитва Господня.

В нашем сознании эта молитва ныне утратила как свой эсхатологический, так и литургический характер. И все же мы не должны забывать, что она была не просто эсхатологической с самого начала, но составляла сердце и центр всех древних литургий: возможно, что ее исторические корни евхаристические. В этой молитве содержатся два явных обращения к последним временам, которые обычно от нас ускользают. Одно из них — прошение «да святится Имя Твое, да приидет Царство Твое», которое напоминает нам о «Маранафа» и «Господь, прииди» из первых евхаристических литургий.

Второе и более важное — прошение «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Экзегетам не удалось договориться о значении этих слов. Существует, однако масса свидетельств, ведущих к заключению, что «хлеб», о котором мы просим в этой молитве, это не обычный хлеб, который мы едим каждый день, как это обычно и понимается, а евхаристический хлеб; в том смысле, что он принадлежит тому, что «грядет» или наступает — другими словами — Царству, которое должно прийти.

И хотя это выражение молитвы Господней допускает различные интерпретации, место, которое она занимает в Божественной литургии с обращающим на себя внимание постоянством, т.е. сразу перед Святым причастием, свидетельствует о том, что, по крайней мере, в сознании Древней церкви, прошение о хлебе относится не к хлебу, вкушаемому ежедневно, но к трапезе Царства. Это — «хлеб, который сходит с небес», другими словами, плоть или тело «Сына Человеческого» (Ин 6:34), который, надо отметить, также лицо эсхатологическое. В евхаристии мы сегодня (днесь) просим о хлебе завтрашнему будущем или «грядущем» хлебе Царства.

Можно было бы добавить много других мест Св. Писания, которые содержат свидетельства об эсхатологическом характере евхаристии и ее связи с Царством Божьим. Но где мы находим эту связь действительно глубоко выявленной и утвержденной в сознании Церкви, так это в богословии греческих Отцов и в евхаристических литургиях Древней церкви, которые продолжают употребляться в нашей церкви. Митрополит Пергамский Иоанн Зизиулас / пер. с англ. Д. Гзгзян