Житие святителя Спиридона, написанное Феодором, епископом Пафа на Кипре

Самое значительное место во всей традиции принад­лежит житию свт. Спиридона, написанному Феодором, епископом Пафа на Кипре. С его именем связан пово­ротный момент во всем предании о святителе. В истории византийской агиографии часто случалось так, что кто-то задавался целью собрать все сведения о святом (на­пример, Михаил Архимандрит в VIII—IX вв. в отношении свт. Николая или Епифаний Монах в IX в. в отношении ап. Андрея) — это приводило к созданию абсолютно но­вой канвы жития. Так действовал и Феодор Пафский. Он использовал сведения из всех доступных ему источников: церковных историков, ямбического жития, местных пре­даний и даже изображений святого.

За основу, как и в Лаврентианском житии, конечно, были взяты Трнфиллиевы ямбы, которым епископ Пафский, впрочем, отказывает и в аутентичности, и в лите­ратурных достоинствах. Однако стремление Феодора гармонизировать сюжет привело к неизбежным переста­новкам эпизодов: чудо с воскрешением Ирины, напри­мер, передвинулось с начала на место после I Вселенского собора (гл. VI), а чудо о жатве — в конец, ближе к смерти святителя (гл. XVII). Кроме того, порядок изложения ста­новится, так сказать, «научным»: пересказав свт. Трифил­лия, Феодор приводит текст Сократа Схоластика, а затем рассказы монаха Иоанна о жизни святого и повествова­ние анонима — о посмертных чудесах. В результате после рассказа о смерти свт. Спиридона Феодор снова начина­ет излагать его прижизненные деяния, а чудо с Ириной вообще приводится дважды — эта непоследовательность будет снята только у Симеона Метафраста.

Такой «научный» порядок повествования связан с дву­мя причинами: во-первых, с расширением текста самим автором (из гл. XX мы узнаем о первом чтении жития на праздник свт. Спиридона в Тримифунте), а во-вторых, со стремлением Феодора подчеркнуть достоверность своего текста. Он подвергает критике свои источники и ищет подтверждения их данным. Так, рассказ монаха Иоанна о событиях в Александрии оказывается засвидетельство­ван изображением у главных дверей Тримифунтского храма. Из этой же интенции происходят и многочис­ленные упоминания хронологических реперов в житии, благодаря которым мы узнаем, что впервые житие было прочитано на праздник святого в 654 г., а затем перерабатывалось самим Феодором. Много в тексте и ценных географических указаний как в отношении Кипра, так и относительно других земель, прежде всего, Александрии.

Краткость ямбического текста Феодор восполняет не риторикой, подобно автору Лаврентианского жития, а раз­вернутым повествованием, изобилующим, как было ска­зано выше, кипрскими реалиями. Такая обстоятельность также должна придать весомость тексту жития, однако главная ее причина — искреннее желание Феодора оты­скать все доступные сведения о жизни свт. Спиридона.

Еще одна проблема текстологии Феодора Пафского — очень большое расхождение между рукописью Р и остальными списками («вульгатой») при наличии занимающих не­кую среднюю позиций манускриптов ВН. Кроме негра­мотности писца, еще не означающей плохого качества протографа, в упрек Р Ван ден Вен смог поставить лишь обилие повторов — однако часть из них может быть так­же отнесена к неаккуратности переписчика, в то время как сам прием повтора вполне характерен для Феодора Пафского и сохранен издателем во многих других ме­стах.

Напротив, в пользу авторитетности данной рукопи­си бельгийский исследователь привел целых четыре ар­гумента: большее совпадение с житием и с цитируемым текстом Сократа Схоластика, большее число сохраненных ямбических строк, а также несомнен­но подлинные исторические сведения относительно об­стоятельств создания памятника.

Особенно характерен здесь эпизод с Олимпом: в то время как остальные ру­кописи говорят о его обращении после чуда святителя, Р утверждает, что тот так и остался язычником, — такое «снижение» невозможно для более поздней версии, но главное другое — совпадение последней версии с Лаврентианским житием (равно как и во втором имени героя — Палеур). Сюда можно добавить и лучшее цитирование текста Священного Писания (ср. гл. XVI и XX), и то, что Р является единственным списком жития с достоверно кипрским происхождением (она написана для села Вав- ла, а позднее хранилась в монастыре Акротерий, который упоминается у Феодора Пафского, гл. XX) — таким обра­зом, объясняется актуальность опущенных в остальной традиции сведений. Кроме того, невозможно объявить эту рукопись ухудшенным списком родственной ей се­мьи ВН, так как последняя обладает множеством отлич­ных от всех остальных манускриптов разночтений.

Итак, приходится признать, что Ван ден Вен напрас­но пренебрег чтениями Р, которая, судя по всему, сто­ит ближе к протографу, чем редакции, представленной остальными списками. Последняя возникла, по всей ви­димости, за пределами Кипра, когда мощи свт. Спири­дона уже были перенесены в Константинополь (то есть в VII-X вв.). В результате переиздания жития Феодора Пафского по рукописи Р перед нами фактически оказы­вается другой текст, обладающий рядом дополнительных сведений о святом и обстоятельствах составления памят­ника (ср. особенно гл. XX и XXI): например, мы узнаем о том, что Феодор Пафский сам бывал в юности в Алексан­дрии.

Кроме того, рукопись Р подвигла бельгийского ис­следователя к еще одному предположению: он обратил внимание на неустойчивое положение чуда об Ирине, которое здесь стоит после чуда на соборе, а не до, как в остальных списках (гл. VI-VlI). Более того, ему предпо­слана та же преамбула с датировкой собора, что и в главе о самом соборе — очевидно, что в данном случае версия Р не может являться первоначальной. Однако если бы в оригинальном тексте Феодора Вселенский собор не упоминался вообще, то утратило бы смысл перемеще­ние чуда об Ирине из начала (см. выше) в середину тек­ста: посредством упоминания собора вводится причина незнания свт. Спиридона о залоге и одновременно сам факт присутствия Тримифунтского епископа в Никее, отсутствовавший у Трифиллия.

Вместе с тем наличие чуда на соборе в оригинальном тексте Феодора Пафско­го противоречило бы ученому характеру этого труда с его последовательным изложением источников (см. выше; то же чудо об Ирине излагается здесь дважды), а его отсут­ствие у Трифиллия доказывается не только молчанием Лаврентианского жития, но и отнесением этой истории у церковных историков V в., знающих свт. Спиридона, к анонимному епископу.

Таким образом, получается, что к первоначальному тексту Феодора относится только чудо об Ирине в редакции Р (гл. VI), а дальнейшее развитие реконструируется следующим образом: при создании «вульгаты» Феодорова жития в текст было введено чудо на соборе, где епископ-простец отождествляется со свт. Спиридоном и куда переместилась преамбула с датой из чуда об Ирине, а затем эта нсвая глава была скопирова­на в Р или его протограф, причем механически, без учета получающегося повтора и нарушенной хронологии со­бытий.

Текст Феодора, благодаря своей полноте, стал основой практически для всех последующих житий. Ван ден Вен выделил три таких текста, не добавляющих содержатель­но ничего нового к своему источнику: наиболее популяр­ным из них оказался Метафрастовский. У св. Симеона текст превратился в последовательное жизнеописание святого и снова обрел первоначальную стройность ямби­ческого жития, но при этом обогатился многочисленны­ми дополнениями Феодора и риторическими отступле­ниями, сходными с риторикой Лаврентианского жития. Здесь ясно прослеживается метод Метафраста, направ­ленный на создание «гладкого» повествования.